Выхолощенный. С разбитым сердцем.
Ах, как мелодраматично!
Кон поморщился. Слишком много вина и слишком мало женщин и песен в последнее время. Это будет исправлено минут этак через десять, как только он закроет пробкой графин с портвейном и найдет утешение в объятиях Лоретты. Разумеется, у греков «вино, женщины и песни» звучат как «огонь, женщины и море» — весьма достойная, хоть и опасная, замена. Турки требуют «коня, женщину и оружие», раскрывая свою кровожадную сущность. Кон же не желает ничего, кроме мира между ним и его любовницей. Сегодня он вряд ли получит мир, но попытка будет забавной.
Поднимаясь по лестнице, Кон расстегивал кафтан. Он отказался от давящего шею галстука, к вящему неудовольствию Нико. Его юный камердинер становится больше англичанином, чем сам король Георг IV. Кон надеялся, что скоро будет далеко от летней лондонской жары, там, где в строгих галстуках нет необходимости. Он намерен осуществить несколько планов. Ни один не идеален, но он не позволит парочке кочек на дороге помешать ему в объединении его семьи.
Лоретта зажгла лампы и теперь восседала в центре кровати греховно, царственно нагая. Волосы золотой рекой струились по спине и груди. Она держала в руках книгу и не взглянула на Кона, когда тот вошел. Брови ее были сосредоточенно сдвинуты, и она старательно пыталась сделать вид, что появление любовника ровным счетом ничего для нее не значит.
«Что ж, еще посмотрим, чья возьмет», — подумал Кон. Бросив кафтан и рубашку на стул, он широко зевнул:
— Подвинься.
Лоретта отодвинулась на пару дюймов. Кон развязал завязки шаровар на поясе, сел на край кровати и стащил мягкие башмаки. Сегодня он был в турецком одеянии. Возможно, аффектация, но ему уже давно не было так удобно.
Он забрался под одеяло и закрыл глаза, размышляя, как скоро можно начать храпеть. Услышал, как перевернулась страница, затем другая. Либо Лоретта быстро читает, либо книга смертельно скучная. Или она вообще не читает, а использует книгу как средство удерживать его на расстоянии.
Он пробно засопел, потом издал нечто между глубоким вдохом и клекотом в горле.
Скоро он уже равномерно, с присвистом похрапывал. Книга резко захлопнулась и со стуком упала на пол.
Кон почувствовал, как Лоретта поднялась с кровати и потушила свет. Она легла на кровать намного энергичнее, чем это было необходимо, и он всхрапнул. Оказалось, у него в запасе достаточно широкий репертуар звуков, которые можно изобразить, он посапывал, похрюкивал, похрапывал. Он был исключительно горд бурильным звуком в глубине горла, достойным самого медведя. Лоретта, переворачиваясь, подпрыгнула на кровати и при этом пнула его — вполне намеренно, как ему показалось. Он остался лежать на спине с открытым ртом, носом насвистывая самую настоящую симфонию.
— Это невыносимо, — прошипела Лоретта.
Кон ответил глубоким свистящим вдохом и вдобавок нарочитым судорожным подергиванием. Он надеялся, что в комнате слишком темно и она не увидит его улыбки.
Он ждал сколько мог, пока она не перестала нетерпеливо ворочаться и задышала ровно. На взгляд Кона, прошла целая вечность. Его плоть стала такой твердой, что могла сойти за мрамор. Если б только Лоретта посмотрела на него, то сразу бы поняла, что он притворяется.
Но он мечтал разбудить ее ото сна, найти теплой в своей постели, своих объятиях.
Кон положил ладонь Лоретте на грудь и ощутил легкую дрожь. Покатал сосок между пальцами и почувствовал, как он заострился и затвердел. Губы его посасывали, а кончики пальцев гладили обнаженную кожу. Вначале Лоретта лежала тихо, словно отрицая, что участвует в этом обольщении, но когда язык Кона повторил путь, пройденный руками, она затрепетала и дотронулась до его плеча. Он омыл средоточие ее наслаждения, ощутив на губах вкус розовой воды и сладчайшего греха, скоро она была уже весьма далека от каких бы то ни было мыслей о сне, и ее прерывистые вскрики и извивающееся тело лишь усиливали его желание.
Он нуждался в ней, боготворил ее сейчас больше, чем когда-либо. Никем из них не было произнесено ни слова, когда он вошел в ее тугие горячие ножны. Сегодня время как будто замедлилось, каждое скольжение было неторопливым и основательным, каждый поцелуй глубже и решительнее. Лоретта, казалось, растворялась в нем, уступала, покорялась. Не осталось ни следа ее упрямой гордости. Она принадлежала ему. Они принадлежали друг другу.
Когда все закончилось, Кон привлек ее к себе и умиротворенно затих. Его легкие посапывания на этот раз были настоящими, сливаясь в дуэте с дыханием женщины, которая наконец была с ним рядом.
Лоретта внимательно оглядела чайный стол в гостиной на первом этаже. Несмотря на тягу мисс Шарлотты Фэллон к разрушению, она самая обычная женщина, и здесь ей будет гораздо удобнее, чем в экзотической изумрудно-зеленой комнате для приемов наверху. Трудно было представить наглухо застегнутую Шарлотту на мягком диване, окруженной парчовыми подушками.
Гостиная же выглядела идеально, так, как и должна была выглядеть гостиная в лучших домах: ослепительно белая скатерть, серебряный сервиз, ярко поблескивающий на фоне голубых стен. Квалхата с Надией наполнили хрустальную вазу для пирожных крошечными, восхитительно пахнущими сладкими булочками с изюмом, плюшками, посыпанными апельсиновой цедрой, и фруктовыми пирожками. Были тут и простые сандвичи с маслом, и тартинки с джемом. Угощений было так много, что хватило бы на всех любовниц с улицы и их покровителей в придачу.